В записных книжках Сергея Довлатова есть такие строчки: «Всякая литературная материя делится на три сферы:
- То, что автор хотел выразить.
- То, что он сумел выразить.
- То, что он выразил, сам того не желая».
Эти слова верны не только по отношению к литературе, но и к искусству в целом, в широком смысле слова.
Вот я сейчас хотел бы поговорить о третьей строчке: выразил, сам того не желая. Например, не желая, обидел кого-то, задел чьи-то чувства. Тем более, что, как говорит мудрый Дон Кихот у Сервантеса, обида может исходить от кого угодно, даже если человек не желает никого обижать.
Вы, наверное, уже догадались, о чем я? То и дело мы сегодня слышим, что какой-то фильм или постановка задели чьи-то национальные или религиозные чувства. Дискуссии нередко не получается. Руки прочь от свободы художника, говорят одни. Ваша свобода не может оскорблять наши чувства, говорят другие. Кто же прав? Попробуем разобраться.
Конечно, художник, безусловно, имеет право на вымысел, на фантазию, на авторское видение. И не просто имеет право. Без этого самого авторского видения просто нет произведения искусства. Как писал замечательный русский искусствовед Тарабукин, любое художественное произведение в предельном смысле — автопортрет. Даже если речь идет о художественном прочтении исторических реалий. Понятно же, например, что Наполеон в «Войне и мире» — это не биографическое описание, а авторское видение. Но роман великого русского писателя от этого не перестает быть гениальным. Наоборот.
А вот другой пример. Относительно недавно на наши экраны вышел очередной фильм о Великой Отечественной войне. И тут же многие ветераны стали возмущаться: такого на войне не было. Автор лжет. Имеют ли зрители право на свою реакцию на художественное произведение? Безусловно. Свобода в искусстве — вещь обоюдоострая. Это не только свобода художника, но и свобода того, кто приходит смотреть на художественное произведение. Или не приходит. Так сказать, голосует ногами. И к этому художник тоже должен быть готов.
Кстати, о свободе. Основатель «Пикколо-театро» в Милане, Джорджо Стрелер, будучи уже мэтром, написал «Письмо молодому режиссеру». В этом письме он так решает вопрос о свободе и ответственности художника, о возможной обиде: «Даже самую ничтожную гусеницу нельзя раздавить ради самого бессмертного стиха». Пожалуй, лучше и не скажешь.