На полях XI Международного фестиваля «Вера и слово» председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ В.Р. Легойда дал интервью православному радио «Воскресение» (Екатеринбургская епархия). Беседу провела Мария Заостровных.
М. Заостровных: Добрый день, дорогие друзья, у микрофона Мария Заостровных. Недавно в Подмосковье завершил свою работу XI международный фестиваль православных СМИ «Вера и слово». Во время работы фестиваля мне удалось записать интервью с председателем Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимиром Романовичем Легойдой. С ним мы поговорили о том, есть ли будущее у СМИ, которые пишут и говорят о самом главном — о Христе. Эту беседу я и предлагаю вашему вниманию.
Владимир Романович, добрый день!
В. Легойда: Здравствуйте.
М. Заостровных: Спасибо большое, что согласились уделить нам время, и я с вами хочу обсудить такую важную тему, как будущее в общем и целом православных СМИ и тех форматов, в которых они существуют. Мне, как человеку, который находится внутри системы, понятно, что хочется, чтобы и газеты, и журналы, и радио, и телевидение как можно дольше еще существовали, но я не могу не видеть того, что нас окружает, и не могу не понимать, что с развитием соцсетей, — искусственный интеллект, рилсы, тиктоки, все что угодно, скорость, опять же, подачи информации, — мы проигрываем. Так ли это, и что с этим делать? И, наверное, начать хочется с вопроса о тех вызовах, перед которыми стоят сегодня православные СМИ, — новые это вызовы, или старые?
В. Легойда: Если позволите, я сделаю два таких вводных замечания, потому что без них не будут непонятны мои дальнейшие ответы. Первое замечание; я, как это ни странно прозвучит, в каком-то смысле не сторонник вот этого понятия «православных СМИ». Потому что понятие «православный» требует расшифровки для адекватности разговора, потому что слово «православный» не может относиться к профессии. Если мы говорим, что есть православные журналисты, то это значит, что есть православные стоматологи, православные летчики, православные айтишники и так далее. А есть на самом деле лишь православные люди, которые могут быть журналистами, айтишниками и прочее. Православие, православное христианство — это мировоззренческий выбор, а не профессиональный. Если ты работаешь в православном СМИ, например, оператором на телеканале «СПАС», но ты не веришь в Бога, то ты не православный журналист. Сам факт присутствия в нишевой профессиональной части тебя не делает православным журналистом. Вот это важное пояснение.
В каком-то смысле мы можем говорить о православных СМИ, что это СМИ, которые утверждают, что они с православных позиций пишут обо всех вопросах, которые они обсуждают, и, возможно, это СМИ, если это епархиальные или общецерковные, что они пишут о православной тематике.
Но понимаете, мы не должны себя загонять в нишу. И даже могу вам сказать, что когда в 1996 году прошлого века мы придумывали журнал «Фома», то у нас были большие споры, называть ли его православным, потому что мы считали, — я и сейчас так считаю, — что достаточно того, что мы православные люди и с православных позиций освещаем любые вопросы. Но мы все-таки остановились на том, чтобы говорить, потому что тогда это была некая форма даже миссионерства своего рода, потому что это было неожиданным, кого-то может даже не вполне удовлетворяло, но привлекало внимание.
Второй тезис заключается в том, что как раз-таки по сравнению с 1990-ми годами, когда у нас были две основные проблемы: отсутствие профессионалов, которые могли бы заниматься медиа, и отсутствие денег. Одна проблема решена. Мы с вами беседуем, и я понимаю, что вы, как профессиональный человек, ничем не уступаете человеку, который занимается подобными вещами вне нашего пространства. То есть мы все-таки основную проблему решили.
Если мы возьмем наши крупнейшие православные СМИ, или которые пишут про православие, — телеканал «Спас», радио «Вера», проекты «Фомы», я не вижу в чем они профессионально уступают светским СМИ. А это когда-то было не так. Поэтому, когда вы говорите: «мы отстаем», я бы уточнил. Мы отстаем в большинстве случаев не из-за профессионализма, а из-за второй проблемы, которая полностью не решена, — это проблема финансирования. Потому что давайте назвать вещи своими именами. Да, здесь при определенном финансировании, конечно, можно предположить, что и существующие федеральные и епархиальные проекты, они бы были качественно иными, потому что люди, которые способны это делать, они есть, а люди важнее, чем средства. Но без средств тоже не все получается. Поэтому, ну вот опять же говорю на примере тех СМИ, которые мне известны, в которых я самое непосредственное участие принимаю, то я понимаю, что это вопрос преимущественно финансирования, а не профессионализма.
Что касается вызовов, они общие и они связаны с тем, о чем вы, собственно, сказали. Это видоизменение радикальное и очень быстрое медийного поля, причем продолжающееся. Это не то, что, знаете, появились газеты, изменился мир медиа, и теперь вот все читают газеты, или появилось телевидение, и вот одномоментно изменилось нечто, дальше идет только расширение. Сейчас постоянно идет смена, у нас подвижность вот этого медиаполя такова, что мы не успеваем приспособиться. Только мы освоили одну социальную сеть, она резко уступает популярности другой, которая еще более резко набирает обороты. Только мы переметнулись в эту, другую по тем или иным причинам, надо уже думать о том, чтобы осваивать третью.
И второе — это, конечно, то, что, как справедливо говорит один мой коллега, закончилась эпоха мейджоров, то есть больших вещателей. XX век, вторая половина XX века, это время, когда в медиа лидировали гиганты, которые вещали на сотни миллионов людей. Сегодня мир радикально изменился и сегодня средний размер группы по интересам, что называется в какой-то соцсети, исчисляется тысячами или даже сотнями человек. Им там вполне комфортно, они не переживают, что они не являются частью многомиллионной аудитории, но при этом их картина мира определяется вот этими ста людьми, точнее этой группой, в которой есть сто или тысячи человек. А стремимся мы, и это сейчас уже частично реализуется, вообще к такому капсулированию, когда у нас у каждого будет своя информационная картина мира. Сделать что-то с этим, скорее всего, невозможно. Понятно, что оболочка этой капсулы она проницаема. Иными словами, есть новости, которые будут выходить за рамки моей капсулы, которые будут проникать или проникать, наоборот, не только через рамки моей капсулы другой, но картина мира все равно везде будет индивидуальной.
Знаете, как в свое время, я еще помню, когда я объяснял студентам, что вы будете журналистами, кто-то из вас попадет на телевидение, вы станете, допустим, редактором вечерних новостей. Вы должны понимать высочайшую ответственность, потому что, ну, сколько вы можете показать новостей в получасовом вечернем выпуске? Ну, двадцать. Вы понимаете, что в день на земном шаре произошло намного больше событий, заслуживающих внимания. То есть люди будут смотреть на мир, на картину дня вашими глазами. Мы еще, люди, кому там за 50 и даже за 40, помним это время. Оно сейчас радикально иное.
Ежедневно я сталкиваюсь с ситуациями, когда новость, которая, мне кажется, находится, простите за сленг, в топе, вполне себе респектабельным, образованным, интересующимся жизнью и новостями людям, неизвестна. Потому что вот в их индивидуальную капсулу она не попала. По целому ряду причин — у нас нет времени их обсуждать. И это абсолютно новая реальность.
Даже сегодня мы с вами беседуем после состоявшейся пленарной дискуссии на нашем фестивале. И вот одним из поводов к обсуждению было интервью господина Тиля, которое активно обсуждали люди в президиуме. Я смотрел на сидящих в зале и понимал, что далеко не все понимают, о каком интервью идет речь и кто такой этот самый Тиль.
М. Заостровных: Да, вот пару слов, если можно об этом.
В. Легойда: Я просто хочу сказать, что это яркий пример того, что, видите, для говорящих это значимое событие, над которым они продолжают думать не первый день.
М. Заостровных: То есть для кого-то это событие, а кто-то даже не слышал.
В. Легойда: Да, и кажется, что в мире больших мейджоров это было невозможно. Я имею в виду, что все знали, что есть такая группа The Beatles, грубо говоря. Почему? Потому что во многом, ее слава была сделана в том числе и медиа.
М. Заостровных: Церковь — это традиция, но, если мы про современно стремительно меняющийся мир, то это оборачивается закостенелостью. Мы не способны порой вот так же быстро меняться, переходить от формата к формату. А вообще надо ли идти туда, вот в эти вот современные тренды и там присутствовать?
В. Легойда: Ну, смотрите, я вот когда-то сформулировал такой тезис, я от него не отказываюсь: если Церковь не идет в ногу со временем, тем хуже для времени, с одной стороны. Но с другой стороны, это, конечно, все-таки прежде всего такая риторическая фраза, поэтому я бы тут немножко поразмышлял над вашим тезисом. Традиция — это не закостенелость. Один человек замечательно сказал, что «традиция — это передача огня, а не сохранение пепла». Мы не сохраняем пепел, мы не носимся со сгоревшими головешками. Мы про передачу огня, то есть живой традиции. Это живая сила, которая передается от человека человеку, от поколения к поколению. Но это не про формы. Когда говорят, что вот Церковь две тысячи лет не менялась, да это ерунда. Ну, конечно, менялась. Ну что вы думаете серьезно, что наша церковная жизнь практически не отличается от жизни христиан в третьем веке от Рождества Христова? Да нет, конечно. Понятно, что есть вероучительные какие-то вещи, но и то для нас очевидно, что мы стоим на Символе веры. Простите, нужны были Первый, Второй Вселенские соборы, чтобы этот Символ веры был сформулирован, а до этого уже была Церковь. Поэтому давайте, так сказать, будем выбираться из плена примитивных стереотипов.
М. Заостровных: Вот те СМИ, которые сегодня говорят о вере, о религии, несут такую миссионерскую цель, если уж мы не называем их православными СМИ, то давайте их вот как-то так обозначим. С одной стороны, они хотят меняться. Про финансирование вы сказали, но с другой стороны нужен какой-то баланс между тем, чтобы говорить о вечном, о Христе, и о том, чтобы говорить об этом в неких трендах и языком, понятным аудитории. Вот на ваш взгляд, что сегодня творится в этой сфере, если посмотреть, в общем и целом, на все поле вот таких СМИ, которые говорят про Христа, насколько удачен этот подход, эти попытки встроиться в формат?
В. Легойда: Если так жестко подходить нам с вами к нам с вами самим, то далеко не все пытаются говорить о Христе. У вас в вопросе прозвучала очень важная фраза. Я глубоко убежден, что наши СМИ имеют право на существование, если оно христоцентрично. А в этом плане мы уже говорили на нашем фестивале, когда я общался с приехавшими делегатами, участниками фестиваля, что мы нередко занимаемся второ- и третьестепенными вещами. Потому что, если православные СМИ сводятся к рассказу о том, как правильно разговляться, сколько есть рецептов постной кухни, как замысловато покрасить яйца на Пасху; а что можно, а что нельзя делать в этот праздник, то христианства здесь вообще нет. И к Евангелию это никакого отношения не имеет. Поэтому, это постоянный упрек, постоянный вызов для православных СМИ, для нас для христиан, которые занимаются медиа, о чем ты говоришь.
Да и с профессиональной точки зрения журналистика, я в этом глубоко убежден, должна быть способом формулировки и передачи сложных смыслов, поэтому даже вне религиозного контекста для меня не интересна вся эта «попса», которая занимается, в общем, исключительно экономическим решением собственных финансовых проблем. Сложные смыслы, а значит, применительно к нам это главные смыслы евангельские, — только это дает нам право на существование. Как это сделать интересным, как это сделать так, чтобы люди это слушали? Но это и есть творческий вызов, и я не верю, что здесь есть алгоритм. Знаете, сколько было даже вот, простите за может нескромный пример, попыток сделать свою версию журнала «Фома»? Они почти все провалились, потому что не надо было делать свою версию журнала «Фома», надо было делать свои СМИ, а состоялись как раз те, кто со своим лицом. Да, я имею отношение и к созданию радио «Вера» самое непосредственное, и к созданию вначале, и потом пересозданию телеканала «СПАС». Но в полемике, во внутренних спорах, в поиске редакционной политики, это СМИ, которые при наших добрых отношениях, при всем этом, это СМИ со своим лицом, они вообще не похожи, это другие СМИ, и никто не стал делать там варианты «Фомы». И это правильно.
М. Заостровных: Можно ли сказать, что многим СМИ сейчас не хватает именно вот этой вот индивидуальности, именно, как вы сказали, делать свое СМИ, то есть не казаться, а быть собой?
В. Легойда: Ну, во-первых, не хочется никого обижать, не потому чтобы быть приятным во всех отношениях.
М. Заостровных: Журнал «Фома» популярен, его читают, и у него не только верующая аудитория, у него огромная аудитория, и это некая модель, которая успешна и в бизнес плане, и в плане тех ценностей, которые она несет. И есть очень много журналов тоже, они с хорошей красивой полиграфией, они тоже пишут на какие-то интересные темы, но они не настолько популярны.
В. Легойда: Во-первых, никакой особой бизнес-модели у «Фомы» нет, и уверяю вас, что проблема вторая, которую я обозначил как нерешенную проблему финансирования, она для нас так же остра и важна, как и для всех.
Во-вторых, у нас совокупная аудитория у всех проектов очень большая, но здесь вопрос того, что мы давно этим занимаемся, у нас видавшая виды команда, при этом обновляющаяся, и при этом мы набираем такую аудиторию в том числе и потому, что мы пошли против маркетинга, что называется. Я когда-то попросил людей, которые занимаются брендингом профессионально, молодых, энергичных и при этом уже очень профессиональных, проанализировать продукты «Фомы» и сделать мне критическое замечание. Они проанализировали, сделали и сказали, что вы делаете разных «Фомов». Они говорят, ну смотрите, по законам маркетинга, брендинга и прочего, если вы выпускаете некий продукт, то даже на разных площадках, в одной соцсети, в другой, в интернете, на телевидении, это все равно должен быть тот же самый продукт. А у вас везде разный продукт. Я сначала расстроился, а потом обрадовался, потому что подумал, да плевать мне на эти законы маркетинга. Для нас, во-первых, внутренний это все равно «фомовский» продукт. Поэтому в этом смысле у «Фомы» не так много аналогов.
М. Заостровных: Видите ли вы угрозу в искусственном интеллекте в том плане, даже не то, что вот он там заменит, а в том, что он переманит аудиторию за счет того, что он просто быстрее работает?
В. Легойда: Ну, во-первых, он не может никого переманить, потому что это даже не аналог светских СМИ. Если раньше могли бы сказать, вот там, я не знаю, вышел какой-то светский журнал, вдруг он переманит аудиторию у журнала «Фомы»? В свое время один человек, который занимался распространением, меня этому научил. Он спросил: кто ваши конкуренты? Я говорю: у нас нет конкурентов. Он засмеялся и сказал, что это ваша первая ошибка, ваши конкуренты это не те, кто пишет про то же, что и вы; это те, кто работает на ту же аудиторию, которую вы хотите получить. В этом смысле искусственный интеллект не является конкурентом православной СМИ, потому что он не СМИ, это инструмент, который можно использовать, его используют православные, неправославные, любые СМИ. Поэтому ситуация не поменялась.
М. Заостровных: Та аудитория, которая сегодня есть у православных СМИ, она, во-первых, постареет, а новая аудитория, которая уже воспитана на вот этих вот законах искусственного интеллекта, им просто будет быстрее и проще открыть телеграм-канал, быстренько прочитать там те же самые новости епархии, если это интересно, и все. А радио, телевидение, газеты, в силу своей недостаточности скорости изложения информации просто уйдут в небытие. Как профессии. Сейчас же нет профессии фонарщик.
В. Легойда: Насчет отмирания профессий, могу вам сказать, что некоторое время назад стали появляться предсказания и книги, в том числе, довольно убедительные, в частности одну могу вспомнить американского предпринимателя Форда, но не того, который конвейер придумал, и даже не родственника, однофамильца, который где-то в 2015 или 2016 году написал о том, какие профессии отомрут. Ни один прогноз не сбылся, поэтому мы сегодня уверенно говорим об отмирании профессии фонарщика, потому что прошло много-много лет, и она отмерла, но пока прогнозы не сбываются, и ситуация идет не по тем трекам, которые мы себе прогнозируем. Поживем-увидим. Когда будут бить, будем плакать.
М. Заостровных: Про общие векторы развития, куда сегодня идти православным СМИ, то есть СМИ, которые пишут о Христе, в какие стороны вообще смотреть?
В. Легойда: Ну, я вообще не занимаюсь прогнозами и не люблю давать советы. Могу лишь повторить отчасти то, что мы уже с вами сказали, и вспомнить то, что вчера сказал Патриарх, когда он сказал, надо не бояться апокалипсиса, а думать о спасении своей души. Поэтому нам нужно применительно к нашей задаче не переживать о том, как мы будем те или иные инструменты использовать, а не забывать о том, ради чего мы существуем. Потому что одна из проблем, которую я вижу в успешных проектах блогеров, священников-блогеров, потому что они заигрываются, и, в общем, это самое содержание свидетельства о Христе просто уходит в погоне за лайками, ростом аудитории, популярностью. Мы же все люди. Помните, как в страшном фильме «Адвокат дьявола» — «тщеславие — мой любимый грех»? Очень опасная вещь.
М. Заостровных: То есть надо все-таки продолжать говорить о Христе, несмотря на…
В. Легойда: Даже если твоя аудитория не растет.
М. Заостровных: И еще один такой аспект, который тоже хотелось бы обсудить, это язык. Очень многие критики говорят о том, что вот подобные СМИ говорят не современным аудитории языком. Согласны ли вы с этим и что с этим делать?
В. Легойда: Я бы так сказал: и да, и нет. С одной стороны, проблема языка все-таки принципиально решена. Проблема языка остро стояла в 1990-е годы, когда в православном сегменте книгоиздательском, а другого, в общем, не было, царствовал репринт, и даже визуально православные СМИ отличались тем, что это были перепечатки дореволюционных изданий. Но в этом смысле, я думаю, что в том числе и благодаря тем известным СМИ, которые я уже не раз называл во время нашего разговора, эта проблема все-таки была поставлена и частично решена. Например, вектор ее решения понятен, направление решения, а при этом она в каком-то смысле всегда сохраняется. И опять же, это всегда вопрос общения с твоей аудиторией.
Наша сложность в том, что нам нельзя сегментировать аудиторию по поло-возрастному принципу. Потому что если вы можете какие-то продукты, в том числе и медийные, не говорящие о религиозных проблемах, заострить на возраст, пол, социальное положение, при желании, то здесь это важно и интересно для всех. Конечно, можно учитывать возрастные особенности. Если ты делаешь журнал для младших школьников, православных, то, наверное, он должен отличаться от журнала для пенсионеров, если это твоя целевая аудитория. С другой стороны, вот эта вот новая медийная среда, с чего мы с вами начали, она сделала нашу задачу проще, потому что люди в принципе перестали делиться по вот этим базовым социологическим категориям: пол, возраст, социальное положение, достаток. Потому что сегодня нужно обладать определенным достатком, чтобы иметь доступ к любому СМИ или большинству СМИ. Раньше это было важно — дорогое издание, его надо купить. Сейчас это намного менее актуально, поэтому люди делятся как раз-таки, скорее, по своим медийным предпочтениям, а внутри целевой аудитории, телеграм-канала или неважно чего, могут быть люди разных возрастов, разных профессий, разного достатка, разного пола. Поэтому здесь вот, я бы, может быть, остановился, чтобы не давать финальных ответов, которых у меня нет. Это такая очень подвижная ситуация. Давайте смотреть на то, что сегодня мы можем обернуть и сделать нашим преимуществом.
М. Заостровных: Ну и подытоживая нашу беседу: что есть будущее, на ваш взгляд, СМИ, которые пишут о Христе?
В. Легойда: Я не знаю, что будет. Есть одна опасность, одно предостережение, которое я бы ко всем нам обратил. Очень опасно оставаться в рамках выработанного языка. Вот, возвращаясь к теме языка, потому что я, с одной стороны сказал, что проблема решена, но это и опасно, потому что она решена ведь определенным образом. Есть некая модель решения, а жизнь-то не стоит на месте. И поэтому мы должны чувствовать необходимость проблематизации этого вопроса сами постоянно, потому что, как сказал один мой коллега, на мой взгляд, очень умно, что есть понимание исчерпанности языка. То есть мы ее решили, но она является решением для ситуации вчера, а для ситуации сегодня она решением не является. Я не знаю, насколько понятен будет мой пример, но когда-то мы запустили эту тему: есть верующий, сомневающийся, как вы пришли к вере? Дискурс того, как вы пришли к вере, он был очень правильным в 90-е годы. Этот вопрос из вчера, зачем его задавать? Это может быть интересно в вашем личном общении с человеком, но в попытке свидетельства о Христе, то звучание, которое этот вопрос и ответ на него имели в 1990-е, нулевые, даже 2010-е годы, его нет сегодня, нет. Представьте себе фестиваль «Вера и слово» в 2010 году. Мы могли собрать такую панель? Член-корреспондент Академии наук, доктор философских наук, один из руководителей крупного банка. Нет, это было невозможно. А мы сегодня вот в этой аудитории начинаем говорить, а как вы пришли к вере? Да уже все понятно, как. Вот это очень важно.
М. Заостровных: Ну и в конце ваше какое-то может быть назидание, пожелание нашим радиослушателям?
В. Легойда: Никакого назидания нет и не может быть. Я просто хочу пожелать помнить о том, что мы называемся христианами, потому что Бог наш Иисус Христос, и поэтому, конечно, нам нужно помнить Евангелие и сверять все с этим самым евангельским камертоном, не превращать Евангелие в важную священноумную книгу, которая стоит на полке, которую мы никогда не открываем.
М. Заостровных: Спасибо Вам огромное.
Дорогие друзья, на наших волнах звучало интервью с председателем Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимиром Романовичем Легойдой. У микрофона была Мария Заостровных. До новых встреч в эфире.