Александр Щипков, доктор политических наук, первый заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, советник председателя Госдумы, член Общественной палаты РФ
Эх, Россия! Всё больше в тебе признаков приближающихся перемен. И чем более осознанными будут эти перемены, тем меньшую цену придется платить тебе за очередную «революцию сознания». И тем больше ценного опыта уходящей эпохи удастся сохранить русскому обществу. Именно поэтому сегодня нуждаются в переосмыслении многие привычные понятия, которые раньше не вызывали у нас вопросов.
На площадках Общественной палаты стартовала серия круглых столов и семинаров, нацеленных на обсуждение новых трактовок понятия «светское государство». Понятие «светскость» («секулярность») представляет собой сложную проблему. Именно поэтому странно было слышать скоропалительные предложения упразднить существующий федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», принятый ровно 20 лет назад осенью 1997 года, и принять новый закон, который будет базироваться на иных концептуальных основаниях и регулировать российское религиозное пространство с помощью «светскости». Было предложено разделить сферы религиозных и нерелигиозных сегментов социума и их компетенций, отделив, например, «клерикализацию» от религиозного духовно-нравственного влияния строкой закона. Или проявления антирелигиозной ксенофобии отделить циркуляром от некоей «естественной» свободы самовыражения. Наконец, чего уж останавливаться на малом, просто отделить сферу светскости от сферы религиозной. Делать это все предлагается, вбив в перечень социальных норм некие дополнительные «флажки».
Выглядят такие предложения, прямо скажем, доктринерскими. Уместно ли понимание роли религии и идеологии как сценариев социальных игр? Как согласовать между собой интересы и мировоззрения разных социальных и идеологических групп? Как именно предлагается размечать социальное поле, исходя из каких критериев, как добиться консенсуса? Например, как быть с противоречием между положениями Конституции, когда одно из них утверждает отсутствие в обществе общепринятой идеологии, а другое предлагает набор идеологических стандартов, продиктованных одним из вариантов светских идеологий? Пока не будет решен этот базовый вопрос, бессмысленно приступать к переписыванию законов — это вызовет дополнительное напряжение в обществе и приведет к размыванию других, более или менее эффективно работающих дефиниций.
Удовольствие рассказать читателю о перипетиях принятия «закона девяносто седьмого года» и его глубинных смыслах я отложу на некоторое время. Не горит. А вот о светскости (секулярности) необходимо говорить именно сейчас. Ниже вы поймёте почему.
I
Секулярность долгое время было принято считать синонимом «нерелигиозности». При этом мало кого смущал негативный, апофатический характер такого определения. В самом деле, какое, собственно говоря, позитивное определение можно дать светскости — без приставки «не» и без привлечения синонимов, ничего не проясняющих, но загоняющих попытки определения в ситуацию логического круга?
Попробуем подойти к ответу на этот вопрос.
1. Секулярность не монолитна. На деле существует множество идейно не схожих секулярностей, как и множество религий. Поэтому говорить по старинке о «секулярности вообще» так же странно, как говорить о «религиозности вообще».
2. Секулярность идеологична. Сегодня уже не вызывает сомнений тот факт, что понятие светскости-секулярности — идеологическое. Отсюда и термин «секуляризм» («секуляристский») — обозначающий радикальный и авторитарный вариант секулярности. Отсюда и знаменитый совет избегать «вульгарного примитивного понимания светскости» как антирелигиозности, который озвучил Владимир Путин в 2013 году.
3. Секулярность не антирелигиозна. Отделение церкви от государства — важный принцип светскости, но он не означает отделения религии от государства в большей степени, чем отделение атеизма или агностицизма. Иначе было бы непонятно, почему атеизм или позитивизм в школе и в парламенте уместны, а религиозность — нет.
4. Секулярность (как и религиозность) не может быть критерием социальной или культурной «полноценности». Понятие «секулярность» долгое время было сцеплено с классической дихотомией «современное — традиционное». Но как показывает наблюдение, современному обществу свойственен скорее комбинированный сценарий развития, когда новые социальные явления и институты не вытесняют, а наслаиваются на предыдущие. Поэтому в социальных науках происходит отказ от вышеупомянутого жесткого разделения истории на время «традиционного общества» и время «общества модерна».
5. Секулярность (как и религиозность) мифологична. Сегодня вполне очевидно, что между светским и религиозным гораздо меньше кардинальных, глубинных различий, чем казалось прежде. Более того. Если дать какому-то варианту светскости превратиться в завершенную идеологическую систему, в ней, как во всякой идеологии, легко будет отыскать квазирелигиозные основания. Например, современный позитивизм и эволюционизм имеют собственную «священнную историю»: это концепция социального Прогресса, понимаемого как освобождение от догматизма и косности.
Иными словами, мы сегодня имеем дело с открытием и осознанием мифорелигиозных оснований светскости-секулярности. До недавнего времени об этом было не принято говорить. Но сегодня не говорить об этом уже нельзя.
Феномен неочевидности, условности границ религиозного и секулярного ученые анализируют в рамках проблематики постсекулярности. Они отмечают, что современные формы секулярного позитивизма порождают все больше иррациональных и гибридных понятий, формализация которых затруднена. Без прояснения данной проблематики невозможно построить сколько-нибудь удовлетворительное социологическое описание современного общества и упорядочить отношения различных по образу жизни социальных групп, избежав конфликтов между ними.
II
К сожалению, некоторые сегодняшние определения светскости грешат либо логической некорректностью, либо дискриминацией представителей традиционных и классических религий.
К первому случаю относится, например, следующее распространенное определение: «Светское государство… регулируется на основе гражданских, а не религиозных норм; решения государственных органов не могут иметь религиозного обоснования». Очевидно, что сравниваются несравнимые категории, «белое с горячим». Гражданских, а не церковных — было бы более понятно. Ведь что такое гражданские нормы? Это нормы — близкие большей части общества. Но таковыми могут быть любые нормы, включая религиозные. Разве католические убеждения не играли важную роль в идеологии польской «Солидарности»? Протестантизм — во взглядах электората Дональда Трампа? Иудаизм — в израильском обществе? Конфуцианство — в Китае? Разве исламскую революцию в Иране делало не гражданское общество? Иными словами, противопоставление по линии «гражданское — религиозное» абсолютно некорректно. Это либо логическая ошибка, либо заведомый обман.
Второй случай — это наследие той самой, по словам В.Путина, «вульгарной трактовки светскости», для которой религия — это просто архаичная, несовершенная система знания, которая якобы «преодолена» наукой. Данная точка зрения давно устарела. От «единого научного мировоззрения» мир отказался в период падения коммунизма. Как известно, полная формализация системы знания невозможна, она будет либо противоречивой, либо неполной. Сегодня даже внутри самой науки нет единой сложившейся картины мира, единого мировоззрения, научно-методологические споры продолжаются, в том числе о самих принципах научности. Неудивительно, что и границы самих феноменов религиозности и светскости научно не определены.
Будем откровенны: в понимании светскости огромную роль играл исторический фактор — первоначальный импульс антирелигиозности, отрицания религии. Но сегодня это не работает. Дискриминация традиционной (классической) религиозности, характерная для ХХ века — это дань определенной, причем довольно трагической эпохе.
III
Светское государство должно быть равноудалено от разных мировоззрений, поскольку любой другой подход означал бы дискриминацию одних мировоззрений и привилегию для других. Если, например, строго придерживаться принципа равноудаленности, то «светскость» не будет иметь ничего общего ни с религиозностью (классической и неклассической), ни с атеизмом, ни с различными позитивистскими, этноцентрическими и прочими учениями. По всей видимости, такое государство окажется на позициях агностицизма: «Я знаю, что я ничего не знаю».
Правда, при этом государство всё равно будет вынуждено считаться с традициями данного общества — какими бы они ни были — поскольку традиция значительно облегчает общественное строительство и управление. Это значит, в частности, что в мире могут существовать «более атеистические» и «более религиозные» государства, хотя крен в ту или иную сторону будет сглажен на уровне государственного управления. При этом и те и другие государства должны считаться светскими.
Резюмируя сказанное, я бы дал следующее определение современного светского государства: «Это государство, чьи нормы и идеалы определяются независимо от отношения к религии, идеологии или иной системе знания, но исходя из их исторической роли в жизни конкретного народа». То есть в соответствии с демократическим принципом большинства, перенесенным в историческую перспективу.
Последнее и, может быть, самое важное. Разбираться со сложным понятием светскости на одном только экспертном уровне недостаточно. И даже недопустимо. Обсуждать проблематику и концептуальные основания светскости необходимо всему обществу — ведь решается наша судьба, судьба одного из краеугольных камней нашей коллективной идентичности. И условием такого обсуждения является честное и открытое решение вопроса об общепринятой идеологии — есть она или ее нет. Только после этого можно будет перейти к проблеме светского-религиозного.