Сегодня в гостях у «Авансцены» российский церковный и общественный деятель, журналист, педагог, специалист в области культурологии, политологии и религиоведения, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Московского Патриархата, временно исполняющий обязанности руководителя пресс-службы Патриарха Московского и всея Руси, кандидат политических наук, доцент кафедры международной журналистики, профессор кафедры мировой литературы и культуры МГИМО МИД России, главный редактор журнала «Фома» Владимир Легойда.
— Владимир Романович, как Вы считаете, зачем и для чего человечеству пандемия?
— С моей стороны было бы даже не дерзновенно, а дерзко думать, что я в состоянии ответить на такой вопрос. Он, конечно, правильный и должен заставить задуматься, а может и одуматься, но ответ на него вряд ли кто знает. Что лежит на поверхности, что вполне очевидно, это то, что человечество в XXI веке при всех огромных достижениях научно-технического прогресса, в том числе и в медицине, не может легко победить подобные вещи. Наш мир был таким необратимо общающимся — и в одночасье превратился в изолированный. Как сказал один мой близкий друг: «Никогда не ожидал, что наступит период невозможности передвигаться и что эта невозможность так сильно будет на меня влиять». Все, что сейчас происходит, должно послужить переосмыслению каких-то вещей, казавшихся, может быть, уже незыблемыми. Апокалиптических сценариев предполагать не хотелось бы, дабы не нагнетать, но, безусловно, это серьезная встряска, которая очень серьезно ударила по единству общества. Я имею в виду прежде всего тему вакцинации. Появились разломы. Это лишний раз доказывает, что мы живем в эпоху дилетантов, «диванных» экспертов…
— Кто такие «диванные» эксперты?
— На днях я смотрел в «Инстаграме» телеканала «Спас» комментарии под видео выступления одного генетика. 80% этих комментариев чудовищны по своей дремучести. Существует некая закономерность: когда у человека есть своя точка зрения, он не способен воспринимать объективную информацию, интерпретируя ее под свою позицию. Это свойственно человеку вообще, но в наше время на этом стоит вся «диванная» экспертиза: ни на чем не основанная точка зрения, под которую подгоняется любая объективная реальность. Не то что она игнорируется, она подгоняется.
— Расскажите, пожалуйста, о служении священников в «красной зоне». Как организовано? Кто участвует?
— Это важнейший вопрос, который с первых дней введения ограничений встал довольно остро для верующих людей и для священников, что готовы и всегда будут готовы идти и в «красные зоны», и в дома, где находятся больные ковидом. Я не хотел бы здесь кого-то обвинять, потому что хорошо помню свои переговоры с власть предержащими. Они просто боялись. Боялись в том числе и за священников, понимая, что допуск в «красную зону» — потенциальная угроза здоровью и жизни.
— Но все же это удалось организовать. Что повлияло на позитивное решение данного вопроса?
— В первую очередь та самоотверженность, с которой Церковь и священники были готовы идти на любые риски. Помимо этого наши священники прошли специальную подготовку для работы в «красных зонах», где их обучали всему, начиная со стандартов личной безопасности (как надевать СИЗы, как обрабатывать кожные покровы), заканчивая специальными прописанными правилами — как проводить различные церковные обряды в «красной зоне». Ведь из «красной зоны» вы не сможете вынести то, что туда внесли. И это ставило серьезный вопрос, как и в чем, например, заносить Святые Дары. Но все вопросы были решены, прописаны Отделом по церковной благотворительности в специальной инструкции. Постоянно такая группа существует и в Москве, и во многих других городах и выезжает на вызовы и в «красные зоны», и в дома, где находятся больные, с соблюдением всех необходимых мер безопасности. Вопрос решался сложно, но сейчас практически во всех регионах священники имеют допуск в «красную зону».
— Рожденных в нулевые часто называют потерянным поколением. Почему? Вы согласны с этим определением?
— Конечно, нет. Понятно, что это термин не из сегодняшнего дня. Возник он в начале ХХ века, после событий Первой мировой войны.
Не бывает потерянных поколений, так же как не бывает какого-то Золотого века. Конечно, у каждой возрастной категории есть свои особенности. Иначе бы не было проблемы «отцов» и «детей». Скорее, речь об извечном плаче «отцов»: в наше время трава была зеленее, а небо высоким и голубым. Эта ирония оправдана, потому что испокон веку так говорили. С другой стороны, в каждую эпоху проблема взаимоотношений поколений имеет свою окраску и свои особенности. Недавно в «Фейсбуке» я прочел статью одного учителя истории, который довольно длительное время, лет 25, не преподавал в школе, а тут его пригласили, и он описал десять отличий современных школьников от тех, кто сидел за партой четверть века назад. Понятно, что память человека — штука коварная, но я как минимум с третью этого списка особенностей готов согласиться. Я преподаю с 1995 года, правда, в институте, но там те же вчерашние школьники, поэтому все очень показательно. Да, действительно, есть отличия, которые вызывают обеспокоенность. В частности, увеличение требований к преподавателям, при одновременном снижении требований к себе. Неспособность концентрироваться более 20–30 минут. Понятно, что это ни в коей мере не является оценкой поколения как потерянного и ужасного. Более того, есть, на мой взгляд, некие константы. В каждой студенческой аудитории обязательно будут те, кто способен, но не желает учиться, кто не способен и не желает, и некая основная масса, которая между двумя этими категориями. Таков расклад, и он неизменен. Ребята хорошие, открытые. Конечно, особенности есть, и они не всегда в пользу нынешних школьников и студентов, если сравнивать с теми, кто учился, скажем, 30–40 лет назад. Надо помнить, что ответственность за воспитание поколений несут взрослые. Это упрек не детям, а нам. Когда мы так оцениваем своих детей или внуков, мы оцениваем себя. Это надо четко осознавать. И понимать среду. Среда — исчезающее из нашего лексикона понятие, но это очень важная категория, которая у нас, к сожалению, не создается. Недавно в моей программе «Парсуна» на телеканале «Спас» был замечательный Юрий Анатольевич Шичалин, филолог и философ, основатель своей гимназии. Он много говорил о важности и формировании среды. И привел очень показательный пример — что такое среда. Когда он в семилетнем возрасте подошел к маме и сказал, что знает все плохие слова, мама ответила: «Ну и что, и я их знаю, и папа знает, но у нас так говорить не принято». И это вошло в детское сознание — «у нас так не принято». Это и есть среда. А сейчас принято все. Сейчас мои студенты-первокурсники в своих публичных телеграм-каналах размещают видео, где говорят матом. И когда я обращаю на это их внимание, не очень стесняясь, говорят: «Ой, а мы забыли, что Вы нас тоже читаете». Это другая среда. И я не могу этому радоваться или успокаиваться тем, что испокон веку такое было. Нет, не было.
— Наше общество находится в состоянии духовного кризиса?
— Любое общество всегда переживает духовный кризис. Всегда есть проблемы, всегда есть болезни общества. Другое дело, осознаем ли мы этот кризис. Если продолжать медицинскую метафору, то после кризиса часто происходит выздоровление, при позитивном исходе. Но это пока еще не наша ситуация.
— А что такое духовность?
— Это слово, которое я не так часто использую, потому что его затаскали. К нему стали относиться формально. Людям кажется, что если его чаще повторять, что-то автоматически начнет меняться. Но думающий так забывает пословицу: сколько ни говори «халва», слаще не станет. Отовсюду кричат, что надо развивать духовность, воспитывать; и уже подташнивает от этих формальных призывов. В христианском смысле слово духовность основано на антропологическом учении о человеке как о существе, в котором есть дух, душа и тело. Это специфическое религиозное разделение, в котором область духа относят к понятиям, напрямую связанным с общением человека с Богом. В секулярном современном сознании к духовности чаще относят любые проявления культуры: музыку, литературу, живопись и так далее. И получается некоторое несовпадение с тем делением, о котором я сказал выше. В христианском представлении литература и искусство в целом — это область душевного. Здесь есть некая иерархия. Но это вовсе не означает, что образ душевного нужно игнорировать.
— Владимир Романович, нуждается ли культура в поддержке Русской Православной Церкви? И в чем может заключаться эта поддержка?
— Это немножко разновеликие понятия. Люди Церкви во многом и создают культуру. Есть некий слоган, который мне кажется весьма удачным, и я на нем настаиваю: «Церковь меняет людей, люди меняют жизнь».
Церковь работает с человеческим сердцем. Священник-пастырь общается с паствой. И это то, где бьется пульс церковной жизни. Конечно, есть Церковь как организация, у которой самые разные инициативы: культурные, законодательные. Это все так. Но основная нагрузка, основное церковное служение — это общение пастыря с паствой. Поэтому вклад Церкви в любую область нашей жизни, включая культуру, это изменение людей. Чиновник, будучи христианином, не будет брать взятку. Христианин будет самоотверженно служить, если он полицейский или военный. А если он человек культуры, будет помнить завет великого Данте, что задача художника — провести человека из ада в рай, а не демонстрировать ему экскременты или способность к испражнению на сцене. Это даже не метафора, а самая настоящая реальность.
— Вдогонку к «неметафорам». Богомолов, который решил пригласить на роль Раневской трансгендера, или Ольга Бузова на сцене МХАТа. Как на это реагирует Церковь?
— Это все-таки разные примеры, на мой взгляд. В данном случае я говорил о результате, а Вы привели пример с некой провокативной заявкой. В искусстве по-разному проявляется этот искусительно-провокационный элемент. Он там даже должен быть. Но важно видеть результат. Эдуард Бояков, худрук МХАТа, человек православный, и я отношусь к нему с большим уважением. Это не значит, что я согласен с любым его решением. Но надо посмотреть, что там будет получаться. Он всячески объяснял свои мотивы. Ситуация с Богомоловым мне менее понятна, но как сказал недавно ректор нашего Литинститута: «Посмотрим, как человек сыграет эту роль». Возможен, наверное, и такой подход. Конечно, это излишне педалируется. Но я не уверен, что это делает сам Богомолов. Скорее журналисты. Надо смотреть. Надеюсь, что там не будет экзерсисов с испражнениями.
— Прошедший год изменил Церковь, страну, Вас?
— Прошедший год изменил всех. Если человек или общество не меняется на протяжении года — это показатель, близкий к смерти. Понятно, что пандемия усилила эти изменения. Есть и положительные, и те, что вызывают большие сожаления. Восхищает способность людей в трудную минуту собраться, сплотиться, помочь слабому, проявить необыкновенную самоотверженность, которую демонстрируют в первую очередь врачи и, конечно, священники. При этом вызывает сожаление то, что мы все время утыкаемся в какие-то разделения и взаимные обвинения. Яркий пример тому — отношение к вакцинации.
— Наше поколение учили не по библейским заповедям, но правила жизни были им созвучны. Есть ли у сегодняшних молодых стремление к идеалам?
— В каком-то смысле это свойство человеческой природы — стремление к идеалам. Не мной замечено, что все маркетинговые обобщения недавнего времени (социологические, кстати, тоже) сегодня или вовсе не работают, или работают плохо. Что я имею в виду. Когда-то маркетологи основывались на обобщении из серии: все домохозяйки в возрасте таком-то имеют такую-то систему ценностей. Сегодня это не работает. Поэтому нет такой категории, как молодежь. Понятно, что есть какие-то характеристики, свойственные молодому поколению — активность, недовольство окружающим миром, — но мне сейчас кажется, что дети, выросшие в православном окружении, ближе по своим взглядам к сверстникам, получившим христианское воспитание в любой европейской стране, чем к сверстникам из своего же города, но выросшим в другом окружении. Поэтому очень разная молодежь, так же как и старшее поколение. Вспомните ситуацию с сайтом «ВкусВилл», где поместили рекламную статью с участием лесбийской семьи. Мы все время почему-то говорим об ЛГБТ как о повестке загнивающего Запада, а это и наша повестка. Этот случай нам показал серьезное отличие картины мира, которая у нас отображается телевидением, и картины мира реальной. Я читал тысячи отзывов после того, как работники «ВкусВилл» извинились перед клиентами и убрали эту статью. В Интернете был бум — столкновение двух мировоззрений, двух реальностей, людей с диаметрально противоположными картинами мира. У нас нет точек пересечения. Им непонятны мои аргументы, я для них этакий «образцовый средневековый узколобый мракобес», это цитата. И объяснить им, что это не так, невозможно. В свое время американский писатель Род Дреер сказал, что в современном мире диалог по ряду тем между христианами и нехристианами невозможен. Примером тому тема абортов или вот эта гендерная тема, которую задел «ВкусВилл». Я не готов разделять его точку зрения, но я констатирую, что в данном случае не вижу возможностей для диалога. У меня нет аргументов, которые той стороной были бы услышаны. Это ни в коей мере не заставляет меня усомниться в собственной позиции. Я готов ее объяснять культурологически, богословски, философски, но я понимаю, что все аргументы мимо.
— Что Вас волнует сегодня?
— Меня многое волнует. Очень бы хотелось, чтобы тот мир веры и культуры, в котором я вырос и живу, стал частью картины мира моих пока еще маленьких детей. Чтобы в этом мире были Достоевский, Данте, Высоцкий. Я вижу, что все меняется. Я понимаю, что мир неизбежно будет другим. Но очень бы хотелось, чтобы то, что дорого мне, было бы хотя бы знакомо моим детям. Это меня очень волнует, потому как автоматически этого не происходит.
Беседовала Мария Симановская
Журнал «Авансцена» №3 2021 (4)