Сегодня Русская православная церковь, хочет этого кто-то или нет, оказывает серьезное влияние на общественные настроения в России. Из-за чего порой возникает неприятие между православными верующими и светской частью общества. Как его преодолеть, есть ли в православной среде свои либералы и консерваторы, какое будущее у взаимоотношений РПЦ и Константинопольского патриархата — на эти и другие вопросы Федерального агентства новостей ответил председатель синодального отдела по взаимоотношениям церкви с обществом и СМИ Московского патриархата Владимир Легойда.
— На ваш взгляд, судя по тому, какие вопросы задают журналисты светских средств массовой информации, как отображается церковная жизнь в этих СМИ, растет ли православная грамотность в нашем обществе, уважение к церкви?
— Ответ на этот вопрос должен быть объемным. Мы живем в эпоху разнонаправленных тенденций. Да, часть журналистов стала лучше разбираться в православной теме. Я думаю, это происходит, в том числе, в силу активности Русской православной церкви. Особенно в последние 10 лет. Это не просто мои ощущения. Мы мониторим СМИ, следим за статистикой. Ведется определенная статистика. За 10 лет количество публикаций и программ о церкви увеличилось в 10 раз. Кстати говоря, в процентном соотношении негативных публикаций осталось примерно столько же, сколько и было — 3–5% (за исключением неких информационных всплесков, когда процент поднимается немного выше). Основной массив информации носит, я бы сказал, нейтрально-положительный характер.
И, конечно, когда интерес в обществе к православию растет, в серьезных редакциях неизбежно появляются те, кто разбирается в востребованной тематике. С этой стороны — я могу осторожно сказать, что в СМИ растет понимание, что есть на самом деле Русская православная церковь. Больше понимания того, какие темы для церкви являются важными, а какие — второстепенными, при всей их новостной резонансности.
С другой стороны — мы ведь находимся в ситуации, когда стремительно меняется сама журналистская профессия, журналистские стандарты. Один из основных законов классической журналистики — журналисты должны проверять факты — сегодня перевернут с точностью до наоборот. Сегодня сам читатель, если хочет иметь достоверную информацию, должен проверять факты. Я лично, читая даже самые авторитетные издания, регулярно перепроверяю, произошло ли нечто на самом деле, а если произошло, то, что именно. Не получилось ли так, что событие искажено до неузнаваемости.
Поэтому и тенденция разнонаправленная: в массе есть общее падение уровня журналистики (да и уровня культуры) в целом, но в частности — появились достойные профессионалы. При этом ни в журналистике, ни в экспертной среде почти нет серьезной аналитики по религиозной теме. Да, есть политологи, которые хорошо разбираются в церковных вопросах, но это, как правило, побочные для них направления — они не занимаются этим специально. И отсутствие полноценных экспертов плохо для всех — и для церкви, и для общества. И в этом есть определенная недоработка и со стороны синодального отдела.
— Вы ждете, что уровень православных экспертов будет расти?
— Я вообще оптимист.
— Как вы относитесь к утверждению, что православные приходы — пример идеального гражданского общества?
— Вообще, как политолог по одной из специальностей, я должен задать уточняющий вопрос: какое из определений гражданского общества в данном случае имеется в виду? Ну а в целом — главное устремление любой православной общины лежит не только за пределами гражданского общества, оно лежит за пределами культуры (Под культурой в данном случае я имею в виду все, что человеком создано — от табуретки до шедевров архитектуры). Спасение души человека не происходит в культурном пространстве. Но религия, будучи всегда прорывом за границы культуры, с другой стороны, исторически многое вносит в культуру, формируя ее. Религия создает основные смыслы, основные нравственные законы человека и общества. С этой точки зрения, можно сказать, что православные общины, не ставя себе целью быть идеальной моделью или единицей гражданского общества, вполне могут стать ими по факту.
Наше священноначалие говорит, что православный приход должен быть, прежде всего, центром духовной жизни, но вместе с тем — и социальной, и культурной жизни. Патриарх, недавно общаясь со священниками, которых он рукоположил в сан, говорил, с чего должен начать свое служение священник: выяснить, сколько в приходе нуждающихся, подойти к каждой бабушке, спросить, требуется ли ей какая-то помощь — может быть, некому в магазин сходить. Если такие отношения понимать под гражданским обществом, тогда православный приход, действительно, образец для него.
— Есть еще и момент взаимовыручки среди прихожан, совместных добрых дел…
— Об этом и речь. При этом формирование православных общин — задача, которая сейчас только решается. Моя личная точка зрения — пока нельзя сказать, что у нас сформированы полноценные общины, и мы можем сказать всему российскому обществу: «Берите с нас пример». Пока это не так. Хотя есть очень хорошие православные приходы, но все же нам еще надо много внутренне расти.
— Одно время число тех, кто регулярно посещает храм, резко росло. Сейчас можно сказать, что рост числа воцерковленных продолжается или имеет место некий «застой». Если да — в чем его причина, на ваш взгляд?
— Число верующих и воцерковляющихся резко росло в первой половине 90-х годов по понятным причинам: после негласного запрета в церковь разрешили ходить всем желающим. Это был неожиданный для кого-то процесс, но он был объясним. И сейчас число верующих растет, несмотря на все разговоры о том, что в последние годы на Рождество и на Пасху, на праздничные службы приходит меньше людей. Это не имеет отношения к реальности. Тем более, что для церкви главное не это.
Церковь никогда не гналась за количеством ради количества. В Евангелии существует осмысление церкви как малого стада. И понимание, что много званных, да мало избранных, никуда не девается. Мы понимаем, что эта, условно говоря, попса может легко собирать стадионы. Церковь собирает души и собирает другими способами. Я даже так скажу: воцерковленность человека, степень его веры, сложно поддается измерению. Наиболее распространенный критерий — это когда человек прибегает к таинству причастия. Но и это не является никаким гарантирующим фактором. Дескать, если человек причащается, ему можно выдавать документ, что он истинно православный.
Конечно, число тех, кто причащается, — важный показатель для церкви. В любом храме Русской Православной Церкви настоятель знает, сколько у него причастилось людей на литургии. Один из помощников, стоящих с платом у чаши, всегда считает. И мы всегда знаем, сколько человек у нас причащается.
— То есть эти данные собираются?
— Насколько мне известно, централизованно они не собираются. Но каждый настоятель, если его спросить, всегда ответит — больше у него становится причащающихся прихожан из года в год или наоборот. И мы видим, что число причастников в Русской православной церкви растет, и это важно.
Да, кстати, и с наполненностью храмов, несмотря на все разговоры — вроде «зачем столько строить» — все хорошо. Храмы, в том числе вновь построенные, не стоят пустыми. Например, когда строили храм святого благоверного Александра Невского при МГИМО, говорили, что вокруг и так много церквей. Но сейчас этот храм наполнен, на праздники часто приходится служить две литургии, поскольку на одной все прихожане не вмещаются в храм.
— У части неверующих остается раздраженность в отношении некоторых действий РПЦ, поведению священников и так далее. Почему, на ваш взгляд, к церкви чаще относятся предвзято, чем к светским организациям. История со строительством храма святой Екатерины в Екатеринбурге — яркое тому подтверждение.
— Если говорить конкретно о ситуации в Екатеринбурге, то там большая часть общества была за строительство храма. Все опросы это показывали, в том числе опрос ВЦИОМ. Да, в какой-то момент значительная часть жителей Екатеринбурга присоединилась к протестующим. Но протестовали они не против храма как такового, а против его строительства в определенном месте. Я считаю, что тот протест во многом носил организованный характер. Хотя и стихийная составляющая была, конечно. Но организаторы сыграли на важной для современного человека струнке: с нами не посоветовались. Что, в общем-то, неправда, поскольку все общественные слушания были пройдены. В них участвовало около четырех тысяч человек. Просто они не резонировали тогда.
Все разговоры о том, что эти слушания были подтасованы, пусть останутся на совести тех, кто это говорит. Я не пытаюсь обвинить конкретно людей, которые хотели сохранить свой сквер и присоединились к протестам. В целом на ситуации в Екатеринбурге сошлось очень многое. И то, что сейчас некоторые пытаются представить ее как поражение церкви, — это путь к тупику. Если мы будем оценивать, кто выиграл в ней — церковь или протестующие, государство или улица — мы никогда ни к какому согласию не придем. Мы все проиграли, поскольку не смогли спокойно договориться. Мы одно общество и должны уметь договариваться друг с другом, несмотря на разные религиозные, политические и прочие убеждения. Это наша земля, на которой строятся наши храмы. Это наша вера, на которой основано мировоззрение русского и многих других народов. Если мы не будем строить храмы, на этих местах могут возникнуть другие сооружения. Свято место пусто не бывает.
У меня есть надежда, что церковь станет более понятой светской части общества. Что все больше людей будет приходить в церковь, все более осознанно жить в ней.
А вообще у недовольства, которое проявляется сегодня время от времени, разные причины, разные корни. Есть ситуации, когда люди, имеющие отношение к церкви как миряне, так и священники, ведут себя таким образом, что вводят в серьезный соблазн тех, кто смотрит на это со стороны. Иисус Христос говорил: «Все узнают, что вы мои ученики по тому, что будете иметь любовь друг ко другу». Но самая большая проблема нашей церкви сегодня в том, что далеко не все в ней эту любовь имеют. Эта наша внутренняя проблема. И поэтому сторонние люди, когда смотрят на нас, церковных, иногда имеют право сказать: «Это вот эти — последователи Христа?»
Я не хочу обидеть миллионы искренне верующих людей, но проблема непонимания православия невоцерковленными людьми начинается с этого.
Но надо понимать и то, что на протяжении всей истории христианства были люди, которым церковь не нравилась сама по себе. Они всегда находили причины для недовольства. И сейчас нам иногда говорят: «Вы должны внутри ограды сидеть, там кадилом махать и никуда не выходить». Но церковь всю свою историю занималась тем, что несла учение Христа людям, делала это не только в стенах храмов, и не собирается отказываться от этого.
— Можно ли говорить о противостоянии неких условных либералов и консерваторов в РПЦ? Если да — чем оно вызвано и к каким последствиям может привести?
— С моей точки зрения, оформленных движений даже условных консерваторов и либералов в Русской православной церкви не существует. Проявленного противостояния церковных западников и славянофилов у нас нет. Мы не можем сказать: «Смотрите, с той стороны 10 мыслителей и с той стороны — 10. И у каждой группы есть какая-то своя особая идеология». Да, есть несколько медийных ресурсов, которые пытаются проводить определенную линию в трактовке православной позиции. Она может быть менее консервативной или более консервативной. В частности, телеканал «Царьград», у которого есть четко заявленная консервативная позиция. Есть отдельные деятели с более активно выраженными крайними позициями. Они пытаются оппонировать друг другу или каким-то идеям.
Я вообще считаю, что церковь по природе своей не может быть ни консервативной, ни либеральной. Она традиционна. Напомню слова патриарха Кирилла о том, что мы сохраняем не все, что было в прошлом, а только то, что нам важно и дорого, и поэтому нуждается в сохранении. Нам иногда пытаются в упрек поставить, что церковь не меняется. Но это не так. Сегодняшняя церковь — это совсем не та церковь, что была в IV или XV веке. Я лично, отстаивая позицию РПЦ, присутствую во всех популярных соцсетях. Веду страницы и общаюсь с людьми по самым актуальным вопросам. Я понимаю, что информационная среда сегодня устроена таким образом, что каждый выбирает свои источники информации. При этом их можно так ловко выбрать, что ничего настоящего ты о церкви знать не будешь. А те источники, которыми ты пользуешься, транслируют искаженную или откровенно лживую информацию о церкви.
Когда меня такие люди с пафосом спрашивают, какие добрые дела делает церковь, я отвечаю: «Господь Бог дал вам «Яндекс» и Google, научитесь уже, наконец, ими пользоваться. В несколько кликов в первых 20 ссылках можно увидеть и понять тот огромный объем работы, которую ведет Русская православная церковь».
— Какие долгосрочные выводы, на ваш взгляд, РПЦ МП должна сделать в связи с действиями Фанара по созданию раскольничьей Православной церкви Украины (ПЦУ)? Означает ли признание этой организации канонической церковью со стороны Элладской православной церкви и Александрийской церкви, что раскол принимает необратимые формы?
— Что касается Александрийской церкви, пока не было заявления Священного синода, признающего ПЦУ. Пока мы имеем факт литургического поминовения господина Думенко в качестве главы новой церковной структуры. Хотя это тоже тревожный звонок. Ясно, что в складывающейся сейчас ситуации нет ничего хорошего. Любые разделения никогда не шли на пользу церкви. Это нарушение того, что заповедано людям Иисусом Христом. Все православные обязаны читать Евангелие, а там прямо сказано, что Христос молился и заповедовал церкви быть единой. Поэтому нет ничего хорошего в расколе христианства 1054 года. Нет ничего хорошего в том, что происходит сейчас в православном мире. Но в этом плане Русская православная церковь делала, делает и, я уверен, что будет делать все возможное для того, чтобы этот раскол не ширился. Мы прилагаем колоссальные усилия для того, чтобы сохранить единство церкви. Но именно единство церкви. А церковь должна жить по тем законам и канонам, что нам заповеданы. А не просто сохранять формальное единство, закрывая глаза на то, как представители одного из поместных православных церквей пытаются, ломая все каноны, грубо вмешиваться в дела других церквей.
— Сейчас от некоторых православных звучат призывы к священноначалию РПЦ предать анафеме константинопольского патриарха Варфоломея…
— Я думаю, что до сих пор наше священноначалие действовало взвешенно и мудро в этой непростой ситуации. И дальше так и будет происходить.
— Некоторые православные СМИ, в частности телеканал «Спас», в последнее время активно начали использовать приемы подачи информации, привлечения внимания, аналогичные тем, что используют светские СМИ. На ваш взгляд, насколько это оправданно?
— Не существует никаких православных СМИ, как не существует православных летчиков или стоматологов. Вот если бы, допустим, сейчас нас фотографировал не ваш фотограф, а фотограф синодального отдела, вы думаете, он как-то по-особому снимал бы, крестил объектив? Православным может быть человек, поскольку это определяет его веру и мировоззрение, но не профессию.
Правда, могут быть православными и СМИ. Но тот же «Спас» или журнал «Фома» называются православными именно потому, что они принадлежат Русской православной церкви, и на них верующие журналисты обсуждают все те же проблемы, что и другие СМИ, но с православной точки зрения. Поэтому я не понимаю, почему православные телеканалы не могут проводить ток-шоу или пользоваться какими-то иными современными телевизионными форматами. Другое дело, что нормальные форматы неправильно используются на некоторых телеканалах.
Скажем, что такое ток-шоу? Это просто передача, где есть ведущий, который дает людям высказать разные точки зрения. Но сегодня ток-шоу ассоциируются у нас в основном с криками, оскорблениями. Люди там орут, даже не пытаясь услышать друг друга. «Спас», используя формат ток-шоу, пытается показать, что таким образом собеседника можно услышать. Или те же самые реалити-шоу. У нас уже сформировалось представление, что это непременно подглядывание, подслушивание чего-то пошлого, неприличного. Но такого на «Спасе» или каких-то иных подлинно православных каналах, конечно, никогда не будет. Но при этом для того, чтобы быть интересными и конкурентоспособными, они должны использовать современные форматы подачи информации.